Мечта - это крылья, жизнь - аэродинамическая труба
Название: Пьянка
Автор: Сумасшедший Самолётик
Канон: Блич
Дисклаймер: все права на мир и персонажей принадлежат их правообладателям, кем бы они ни были
Размер: 1 992 слова
Персонажи: Гин, Урахара
Пейринг: Гин / Рангику; Урахара / Йоруичи
Категория: джен, гет
Жанр: драма, юст
Рейтинг: G
Краткое содержание: они по разные стороны баррикад, но у них есть общие проблемы
Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальшеВечер опускается мягко и незаметно, стекая по стенам сиреневыми разводами, просачиваясь сквозь изменчивое сито листьев и падая синими тенями на запрокинутое вверх меланхолично улыбающееся лицо мужчины, прислонившегося спиной к дереву где-то в заброшенном уголке городского парка. Перед ним лежит снятая панама, а на ней пристроилась полупустая рюмка саке. Рядом валяется три уже распитые бутылки и ещё какое-то количество полных.… их Урахара не считает. Пить уже не хочется, но потребность напиться никуда не девается, хотя он и понимает, что пить с горя — глупость и слабость. Но может же у него быть какая-то слабость? Или вернее: может же он хоть какой-нибудь своей слабости хоть иногда потакать, верно?
Обычно-то у него неплохо получается держать себя в руках — улыбаться, смеяться, шутить… Просто скользить взглядом по волосам, небрежно собранным в хвост на затылке, по высокой шее, округлым плечам, рукам… Просто искренне радоваться её шальной улыбке и весёлым, сумасшедшим искрам в глазах. Он почти убедил себя в том, что этого ему достаточно, что большего ему и не надо… он даже не мечтает — не позволяет себе. Боится, что не выдержит — сломается. Старается не думать об этом, как будто… как будто о ней можно не думать…
Но порой — действительно накатывает. И тогда он почти ломается от желания подойти, дотронуться до её плеча… не привычным жестом друга, а совсем другим, нежным прикосновением. Но он до боли сжимает пальцы, успевая переплести их между собой, до того, как они начнут жить своей жизни, только чтобы унять эту нервную дрожь от невозможности… невозможности всего. И прячет взгляд в тени от шляпы, заслоняется веером… и уходит куда-нибудь напиться.
Урахара стучит затылком по дереву, заставляя себя прийти в чувство и пытаясь выкинуть из головы… ну, как такую выкинешь?…
— Любопытная замена пощёчинам, — чуть насмешливый голос режет по ушам, но особой реакции не вызывает. Сейчас Урахара, наверное, и Аизена проигнорирует. Подумаешь: Ичимару Гин. Ну, Ичимару, так Ичимару, какая разница? Не Йоруичи, ведь…— Не возражаете, если я присоединюсь?
А это уже что-то новенькое. Киске всё-таки оборачивается, что бы посмотреть на наглого мальчишку (хотя какой он уже мальчишка?), который, так и не дождавшись разрешения, опускается на траву рядышком. Однако. Это становится интересно.
— Я могу убить тебя сейчас, — счёл нужным предупредить Урахара.
— Может быть, — бледный, костлявый шинигами с интересом разглядывает бутылки, беспечно отмахиваясь, то ли от угрозы, то ли от предупреждения, то ли ещё от чего… и, ухмыляясь, нагло интересуется — Угостите?
— У меня только одна рюмка, я как видишь, не ждал компании, — Киске, почти со злорадством, с сожалением разводит руками, но Ичимару отмахивается от этих слов так же, как и от предыдущих:
— А мне вовсе и не обязательно уступать рюмку. Вы же, может, помните — я просто плебей из Руконгая…
Урахара недовольно морщится. И от связанных с Ичимару воспоминаний, и от подобного тона в отношении самого себя, и от никуда не девшегося из голоса самодовольства, привычно прикрытого нотками чего-то вроде самоуничижения. Морщится, но всё-таки кивает неожиданному собеседнику. Милостиво. А что, он тоже умеет… выезживаться.
— В таком случае — угощайся.
— Благодарю, — шутливо-благодарный наклон серебряной головы и цепкие пальцы Ичимару хватают бутылочку за горлышко. — А вы о чём тут таком нервном думали? Не о нас же, в самом деле. К нам вы уже должны были привыкнуть…
Странно, а Йоруичи говорила, что бывший капитан третьего отряда обычно знает, о чём говорить не следует…
— О вечном, — Урахара отворачивается, что бы взять следующую бутылку и в следующее мгновение радуется этой немудреной удаче. Потому что хорошо, что молодой лис не видел его реакции на свой комментарий. А справиться с собой — дело пары секунд, никто не почувствует мгновенного замешательства от манерно растянутого:
— Действительно… женщины — вечны, а уж проблемы из-за них… — вот он что: специально напрашивается? Напросится ведь! — Ну, Урахара-са-ан, не стоит злиться…
— Я не злюсь, — Киске вновь поворачивается к оппоненту и улыбается, строго отмеряя пропорции эмоций. Чуть переборщишь или не доложишь, и тебя сразу поймают на вранье. Ведь в этот раз твой собеседник такой же жонглер масками, как и ты, только шарики у вас разного цвета. — С чего вдруг такие мысли?
— О… Вы очень выразительно молчали, Урахара-са-ан, — Гин склоняет голову к плечу и поигрывает бутылочкой в руках. — И что же с женщиной, которая вас так волнует?
— Ичимару… — досадливо поморщиться, без всякой надежды на удобоваримую реакцию, — не лезь не в своё дело.
— Что, неужели всё так плохо?
Плохо? Чёрные волосы на загорелой коже; тонкие руки, самоуверенно скрещенные на груди или упёртые в бока, когда она смеётся; дерзкий, зовущий голос, которым она подбивает его на все авантюры… это только для него. Остальным не позволяют встать вровень, только ему.… И их смешавшееся дыхание, когда они, придвинувшись поближе к бумагам, или картам, или графикам, или ещё чему-то, так близко, что её чёлка касается его лба, пока они обсуждают какую-нибудь новую идею…
— Да нет, — с какой стати он вообще начал откровенничать с Ичимару Урахара не понимал, но видимо сегодня у него выдался такой вечер: слабостей и капризов. — Всё хорошо…
— Но мало? — нет, этот мальчишка действительно напрашивается. Последовательно и методично…
— Что бы ты понимал… — Урахара делает новый глоток и досадливо смотрит на листья над головой.
Мерзкий мальчишка.
— А вы полагаете, что я вас по определению понимать не могу? — усмешка на бледных губах — змея с мягким брюхом. Ядовитая и почти беззащитная. Почти — ключевое слово. — Какая самоуверенность… или самовлюблённость?
Ай-я-яй! Ну, разве можно так говорить со старшими?
— Похоже, я тебя переоценил, — издевательски тянет Урахара, делая ещё один глоток из горлышка. — Я-то думал, что ты слишком сообразительный, что бы попасть в такую простенькую ловушку…
— Прямо как вы?... — насмешливая издёвка никуда не исчезает из вкрадчивого шипения, но…
Но Киске с улыбкой замечает, как каменеет лицо Ичимару. Как улыбка болезненно расползается ещё шире. А тонкая и цепкая, похожая на паука, рука вызывающе спокойно подносит бутылку к бледному рту:
— По крайней мере, я хотя бы сумел избежать судьбы собачки на поводке, — как бы философски и демонстративно не намекая ни на что — ни на кого? — тянет по издевательски сочувствующий, понимающий голос. И держать удар приходится уже Урахаре. Даже если это не правда. Даже если это ложь и бред. Даже если это лишено всякого смысла и у опасений нет ни малейших оснований… Никуда не денешься от порой просыпающегося страха: а вдруг?
А вдруг не нужен? Совсем. Даже как друг.
А вдруг никогда не был нужен?
А вдруг станешь не нужным? И это, наверное, хуже всего. Страх потерять.
— О… — с максимально-откровенной, разъедающей чужую душу жалостью, выдыхает учёный, — так к тебе даже ни разу не снизошли, что бы потрепать за ухом? Мои соболезнования…
— В отличие от… Вас, — шелестящий шёпот на грани слышимости, но не услышать — невозможно. Паршивец прекрасно владеет собственным голосом, — я не нуждаюсь в милостыни.
Взгляд ловит взгляд, а улыбки… Настолько искренне дружелюбно улыбаться друг другу могут только люди взаимно с размаху бьющие собеседнику по больному.
— Значит, ты считаешь, что я бегаю за подачками? — колючие иголки интереса под пушистой шёрсткой смеха в голосе Урахары, и собутыльник слегка напрягается… разумно.
— А разве нет? — отвечает лис вкрадчивым… вкрадчивым голосом, царапающим изнутри горло, и Киске непроизвольно сглатывает, а Ичимару чуть подаётся вперёд, чтобы удобнее было смотреть в глаза, в кои то веки, не спрятанные в тени панамки. — Сколько раз ловили её взгляд?... — и только улыбался ей как старому другу. — Сколько раз едва касались её волос? — мечтая запустить в них пальцы и гладить их, перебирать, дышать запахом её шампуня. — Сколько раз держали её в руках?... — чтобы в следующую секунду попытаться швырнуть её каким-нибудь приёмом, вместо того, что бы прижать к себе, обнять крепче!... — Сколько раз ловили кожей её случайное дыхание?... — и грезил о прикосновениях её гу…
Судорожный, сдавленный выдох — и эхом тихий довольный смех. Ичимару не было нужды договаривать, память и фантазия его собеседника прекрасно справились сами, завершив начатое. Чёрт! Он что — думает, что такое можно говорить безнаказанно?
— Пожалуй, ты прав, — с вызывающим раскаянием кивнул Урахара, как бы извиняясь за недогадливость, и с почти фиглярским смирением продолжил. — Что ж, лучше честно просить милостыню, чем промышлять воровством, наподобие мелкого карманника.
— Воровством? — что-то странное плещется в чужом взгляде, но уже не остановиться, да Киске и не хочет. Это странно весело: пинать подкованным сапогом чужую незаживающую рану и сжимать зубы, чтобы не закричать от боли, когда собеседник отвечает тем же.
— Часто тайком провожал её взглядом? Или ходил по тем же улицам, что и она, в её отсутствие? Ловил её голос в гомоне толпы? — интересно, какой должна быть девушка, укравшая сердце у этой белой змеи с кошачьим голосом?
— Часто, — вот вроде и нет ничего такого в шершавом голосе, но у Урахары волосы дыбом встают от той безнадёжности, которую нельзя услышать ни в одном звуке сорвавшихся с тонких губ слов. — Каждый день.
— Неужели ни разу не поймали? — насмешливо уточняет Киске, настойчиво не обращая внимания на шестое чувство, подсказывающее, что это уже перебор… или наоборот — обращая?
— Ну что вы, — Ичимару оказывается слишком близко, весело заглядывая в глаза собеседнику. Так весело, что Урахара в это почти поверил. — Теперь уже вы меня недооцениваете… с моим-то опытом — попадаться…
— О… — Киске демонстративно не обращает внимания на угрожающе малое расстояние между собой и пособником Аизена, — сколько нового я узнаю…
— Можно подумать вас это так удивило, — смеётся Гин. — Как будто вы не знаете, как выживают беспризорные дети в Руконгае…
— Вот ты мне ещё о своём трудном детстве поплачься, — фыркает Урахара и шутливым жестом отталкивает от себя Ичимару.
— Что вы! Это было очень весело, — Гин послушно откатывается подальше и принимается нашаривать рукой следующую бутылку. — Нам почти всё нравилось…
— «Нам»? — искренне удивляется Киске.
— А вас так удивляет, что я могу думать о ком-то кроме себя, Урахара-са-ан? — издёвка в глубине голоса чувствуется буквально кожей. Это бодрит и отрезвляет… немного…
Или всему виной адреналин? Неееет, так не пойдёт, первоочередная задача на сегодня — напиться.
— Просто ты — эгоист.
— Верно, — Гин усаживается так, чтобы спиной опираться о дерево. — Именно поэтому мне плевать на всех кроме себя…
— И неё?
— Это одно и то же, — с потрясающей небрежностью отмахивается капитан-предатель.
— Понимаю, — Урахара прикрыл глаза, вспоминая собственные запястья, пойманные её ладонями, сжатые крепкой хваткой тонких пальцев. Вырваться можно, он знает, но она этого ещё не знает она, и можно позволить опрокинуть себя на землю, позволить ей упереться коленом в его грудь, фиксируя… «Попался!»— весело, открыто, без капли двусмысленности. «Попался…»— хрипло, со сдавленным смехом, пересохшими губами… Попался. Ой, попался, сильнее не бывает, и не освободишься, не вырвешься. И не захочешь вырываться… Только тонешь в дерзких глазах, ранишься о шальную улыбку… Умереть, кажется, за них не жалко, но умирать-то тебе и нельзя: она очень не любит терять друзей…
Действительно — одно и тоже.
— За это надо выпить. За взаимопонимание.
Киске улыбается, разглядывая собеседника. Насмешливо и слегка приглашающе ко второму раунду:
— Тебя послушаешь, так взаимопонимание — отвратительная вещь.
— А разве нет? — излом улыбки — битым стеклом по уставшим нервам. — Оно отдаёт ключики от тебя в любые достаточно чуткие руки. Такое покладистое, такое равнодушное… не так ли?
Голос крадётся по самому краю слуха, напоминая о пропущенной в прошлом опасности.
— Ты преувеличиваешь.
— Всего лишь делюсь опытом, — Гин смотрит весело и угрожающе, и немного беззаботно из-под чёлки, падающей на ресницы по косой. — Всего лишь делюсь опытом…
— Очень однобоким, не так ли? — маленький крючок в вопрос, который собеседник аккуратно перехватывает:
— Хотите сказать — убогим?
— Или печальным, — улыбнуться и развести руками, изображая ученую рассеянность, не надеясь на то, что в неё поверят. Уж видевший его сто лет назад без маски мальчишка точно не купится. Но они же и не пытаются добиться друг от друга доверия, не так ли? Они же просто срывают друг на дружку злость за упущенные возможности. В прошлом и будущем, ведь вряд ли и Урахара, и Гин уже исправятся. Так и будут скользить по жизни, перебирая маски и отпуская, отпуская самое дорогое.
— Главное, что не трагичными, — сцеживая неопасный для жизни яд в каждое слово, возвращает ответ беглый капитан третьего отряда.
— У тебя всё ещё впереди, — Урахара почти незаметно растягивает слова, настраивая голос на философский лад, но глаза Ичимару становятся абсолютно непоницаемыми, а улыбка расползается по лицу, как клякса, ещё шире. И голос срывается на добродушное шипение:
— И вам удачи, — Гин запрокидывает голову к совсем потемневшему небу, сминая разговор, как неудачный черновик отчёта. — Пожалуй, пора возвращаться.
— Пожалуй… — соглашается Урахара, вставая. — Ещё увидимся.
— Возможно, — предатель, так и не давший толком напиться, наклоняет голову к плечу и неопределённо машет рукой в воздухе. — Если успеем.
Когда ночь просочилась сквозь кроны деревьев и туманом поднялась от земли, под деревом уже никого не было. Только неуловимый кислый привкус фальшиво-искренних откровений и сырой запах чужих добровольных потерь.
Автор: Сумасшедший Самолётик
Канон: Блич
Дисклаймер: все права на мир и персонажей принадлежат их правообладателям, кем бы они ни были
Размер: 1 992 слова
Персонажи: Гин, Урахара
Пейринг: Гин / Рангику; Урахара / Йоруичи
Категория: джен, гет
Жанр: драма, юст
Рейтинг: G
Краткое содержание: они по разные стороны баррикад, но у них есть общие проблемы
Размещение: запрещено без разрешения автора
читать дальшеВечер опускается мягко и незаметно, стекая по стенам сиреневыми разводами, просачиваясь сквозь изменчивое сито листьев и падая синими тенями на запрокинутое вверх меланхолично улыбающееся лицо мужчины, прислонившегося спиной к дереву где-то в заброшенном уголке городского парка. Перед ним лежит снятая панама, а на ней пристроилась полупустая рюмка саке. Рядом валяется три уже распитые бутылки и ещё какое-то количество полных.… их Урахара не считает. Пить уже не хочется, но потребность напиться никуда не девается, хотя он и понимает, что пить с горя — глупость и слабость. Но может же у него быть какая-то слабость? Или вернее: может же он хоть какой-нибудь своей слабости хоть иногда потакать, верно?
Обычно-то у него неплохо получается держать себя в руках — улыбаться, смеяться, шутить… Просто скользить взглядом по волосам, небрежно собранным в хвост на затылке, по высокой шее, округлым плечам, рукам… Просто искренне радоваться её шальной улыбке и весёлым, сумасшедшим искрам в глазах. Он почти убедил себя в том, что этого ему достаточно, что большего ему и не надо… он даже не мечтает — не позволяет себе. Боится, что не выдержит — сломается. Старается не думать об этом, как будто… как будто о ней можно не думать…
Но порой — действительно накатывает. И тогда он почти ломается от желания подойти, дотронуться до её плеча… не привычным жестом друга, а совсем другим, нежным прикосновением. Но он до боли сжимает пальцы, успевая переплести их между собой, до того, как они начнут жить своей жизни, только чтобы унять эту нервную дрожь от невозможности… невозможности всего. И прячет взгляд в тени от шляпы, заслоняется веером… и уходит куда-нибудь напиться.
Урахара стучит затылком по дереву, заставляя себя прийти в чувство и пытаясь выкинуть из головы… ну, как такую выкинешь?…
— Любопытная замена пощёчинам, — чуть насмешливый голос режет по ушам, но особой реакции не вызывает. Сейчас Урахара, наверное, и Аизена проигнорирует. Подумаешь: Ичимару Гин. Ну, Ичимару, так Ичимару, какая разница? Не Йоруичи, ведь…— Не возражаете, если я присоединюсь?
А это уже что-то новенькое. Киске всё-таки оборачивается, что бы посмотреть на наглого мальчишку (хотя какой он уже мальчишка?), который, так и не дождавшись разрешения, опускается на траву рядышком. Однако. Это становится интересно.
— Я могу убить тебя сейчас, — счёл нужным предупредить Урахара.
— Может быть, — бледный, костлявый шинигами с интересом разглядывает бутылки, беспечно отмахиваясь, то ли от угрозы, то ли от предупреждения, то ли ещё от чего… и, ухмыляясь, нагло интересуется — Угостите?
— У меня только одна рюмка, я как видишь, не ждал компании, — Киске, почти со злорадством, с сожалением разводит руками, но Ичимару отмахивается от этих слов так же, как и от предыдущих:
— А мне вовсе и не обязательно уступать рюмку. Вы же, может, помните — я просто плебей из Руконгая…
Урахара недовольно морщится. И от связанных с Ичимару воспоминаний, и от подобного тона в отношении самого себя, и от никуда не девшегося из голоса самодовольства, привычно прикрытого нотками чего-то вроде самоуничижения. Морщится, но всё-таки кивает неожиданному собеседнику. Милостиво. А что, он тоже умеет… выезживаться.
— В таком случае — угощайся.
— Благодарю, — шутливо-благодарный наклон серебряной головы и цепкие пальцы Ичимару хватают бутылочку за горлышко. — А вы о чём тут таком нервном думали? Не о нас же, в самом деле. К нам вы уже должны были привыкнуть…
Странно, а Йоруичи говорила, что бывший капитан третьего отряда обычно знает, о чём говорить не следует…
— О вечном, — Урахара отворачивается, что бы взять следующую бутылку и в следующее мгновение радуется этой немудреной удаче. Потому что хорошо, что молодой лис не видел его реакции на свой комментарий. А справиться с собой — дело пары секунд, никто не почувствует мгновенного замешательства от манерно растянутого:
— Действительно… женщины — вечны, а уж проблемы из-за них… — вот он что: специально напрашивается? Напросится ведь! — Ну, Урахара-са-ан, не стоит злиться…
— Я не злюсь, — Киске вновь поворачивается к оппоненту и улыбается, строго отмеряя пропорции эмоций. Чуть переборщишь или не доложишь, и тебя сразу поймают на вранье. Ведь в этот раз твой собеседник такой же жонглер масками, как и ты, только шарики у вас разного цвета. — С чего вдруг такие мысли?
— О… Вы очень выразительно молчали, Урахара-са-ан, — Гин склоняет голову к плечу и поигрывает бутылочкой в руках. — И что же с женщиной, которая вас так волнует?
— Ичимару… — досадливо поморщиться, без всякой надежды на удобоваримую реакцию, — не лезь не в своё дело.
— Что, неужели всё так плохо?
Плохо? Чёрные волосы на загорелой коже; тонкие руки, самоуверенно скрещенные на груди или упёртые в бока, когда она смеётся; дерзкий, зовущий голос, которым она подбивает его на все авантюры… это только для него. Остальным не позволяют встать вровень, только ему.… И их смешавшееся дыхание, когда они, придвинувшись поближе к бумагам, или картам, или графикам, или ещё чему-то, так близко, что её чёлка касается его лба, пока они обсуждают какую-нибудь новую идею…
— Да нет, — с какой стати он вообще начал откровенничать с Ичимару Урахара не понимал, но видимо сегодня у него выдался такой вечер: слабостей и капризов. — Всё хорошо…
— Но мало? — нет, этот мальчишка действительно напрашивается. Последовательно и методично…
— Что бы ты понимал… — Урахара делает новый глоток и досадливо смотрит на листья над головой.
Мерзкий мальчишка.
— А вы полагаете, что я вас по определению понимать не могу? — усмешка на бледных губах — змея с мягким брюхом. Ядовитая и почти беззащитная. Почти — ключевое слово. — Какая самоуверенность… или самовлюблённость?
Ай-я-яй! Ну, разве можно так говорить со старшими?
— Похоже, я тебя переоценил, — издевательски тянет Урахара, делая ещё один глоток из горлышка. — Я-то думал, что ты слишком сообразительный, что бы попасть в такую простенькую ловушку…
— Прямо как вы?... — насмешливая издёвка никуда не исчезает из вкрадчивого шипения, но…
Но Киске с улыбкой замечает, как каменеет лицо Ичимару. Как улыбка болезненно расползается ещё шире. А тонкая и цепкая, похожая на паука, рука вызывающе спокойно подносит бутылку к бледному рту:
— По крайней мере, я хотя бы сумел избежать судьбы собачки на поводке, — как бы философски и демонстративно не намекая ни на что — ни на кого? — тянет по издевательски сочувствующий, понимающий голос. И держать удар приходится уже Урахаре. Даже если это не правда. Даже если это ложь и бред. Даже если это лишено всякого смысла и у опасений нет ни малейших оснований… Никуда не денешься от порой просыпающегося страха: а вдруг?
А вдруг не нужен? Совсем. Даже как друг.
А вдруг никогда не был нужен?
А вдруг станешь не нужным? И это, наверное, хуже всего. Страх потерять.
— О… — с максимально-откровенной, разъедающей чужую душу жалостью, выдыхает учёный, — так к тебе даже ни разу не снизошли, что бы потрепать за ухом? Мои соболезнования…
— В отличие от… Вас, — шелестящий шёпот на грани слышимости, но не услышать — невозможно. Паршивец прекрасно владеет собственным голосом, — я не нуждаюсь в милостыни.
Взгляд ловит взгляд, а улыбки… Настолько искренне дружелюбно улыбаться друг другу могут только люди взаимно с размаху бьющие собеседнику по больному.
— Значит, ты считаешь, что я бегаю за подачками? — колючие иголки интереса под пушистой шёрсткой смеха в голосе Урахары, и собутыльник слегка напрягается… разумно.
— А разве нет? — отвечает лис вкрадчивым… вкрадчивым голосом, царапающим изнутри горло, и Киске непроизвольно сглатывает, а Ичимару чуть подаётся вперёд, чтобы удобнее было смотреть в глаза, в кои то веки, не спрятанные в тени панамки. — Сколько раз ловили её взгляд?... — и только улыбался ей как старому другу. — Сколько раз едва касались её волос? — мечтая запустить в них пальцы и гладить их, перебирать, дышать запахом её шампуня. — Сколько раз держали её в руках?... — чтобы в следующую секунду попытаться швырнуть её каким-нибудь приёмом, вместо того, что бы прижать к себе, обнять крепче!... — Сколько раз ловили кожей её случайное дыхание?... — и грезил о прикосновениях её гу…
Судорожный, сдавленный выдох — и эхом тихий довольный смех. Ичимару не было нужды договаривать, память и фантазия его собеседника прекрасно справились сами, завершив начатое. Чёрт! Он что — думает, что такое можно говорить безнаказанно?
— Пожалуй, ты прав, — с вызывающим раскаянием кивнул Урахара, как бы извиняясь за недогадливость, и с почти фиглярским смирением продолжил. — Что ж, лучше честно просить милостыню, чем промышлять воровством, наподобие мелкого карманника.
— Воровством? — что-то странное плещется в чужом взгляде, но уже не остановиться, да Киске и не хочет. Это странно весело: пинать подкованным сапогом чужую незаживающую рану и сжимать зубы, чтобы не закричать от боли, когда собеседник отвечает тем же.
— Часто тайком провожал её взглядом? Или ходил по тем же улицам, что и она, в её отсутствие? Ловил её голос в гомоне толпы? — интересно, какой должна быть девушка, укравшая сердце у этой белой змеи с кошачьим голосом?
— Часто, — вот вроде и нет ничего такого в шершавом голосе, но у Урахары волосы дыбом встают от той безнадёжности, которую нельзя услышать ни в одном звуке сорвавшихся с тонких губ слов. — Каждый день.
— Неужели ни разу не поймали? — насмешливо уточняет Киске, настойчиво не обращая внимания на шестое чувство, подсказывающее, что это уже перебор… или наоборот — обращая?
— Ну что вы, — Ичимару оказывается слишком близко, весело заглядывая в глаза собеседнику. Так весело, что Урахара в это почти поверил. — Теперь уже вы меня недооцениваете… с моим-то опытом — попадаться…
— О… — Киске демонстративно не обращает внимания на угрожающе малое расстояние между собой и пособником Аизена, — сколько нового я узнаю…
— Можно подумать вас это так удивило, — смеётся Гин. — Как будто вы не знаете, как выживают беспризорные дети в Руконгае…
— Вот ты мне ещё о своём трудном детстве поплачься, — фыркает Урахара и шутливым жестом отталкивает от себя Ичимару.
— Что вы! Это было очень весело, — Гин послушно откатывается подальше и принимается нашаривать рукой следующую бутылку. — Нам почти всё нравилось…
— «Нам»? — искренне удивляется Киске.
— А вас так удивляет, что я могу думать о ком-то кроме себя, Урахара-са-ан? — издёвка в глубине голоса чувствуется буквально кожей. Это бодрит и отрезвляет… немного…
Или всему виной адреналин? Неееет, так не пойдёт, первоочередная задача на сегодня — напиться.
— Просто ты — эгоист.
— Верно, — Гин усаживается так, чтобы спиной опираться о дерево. — Именно поэтому мне плевать на всех кроме себя…
— И неё?
— Это одно и то же, — с потрясающей небрежностью отмахивается капитан-предатель.
— Понимаю, — Урахара прикрыл глаза, вспоминая собственные запястья, пойманные её ладонями, сжатые крепкой хваткой тонких пальцев. Вырваться можно, он знает, но она этого ещё не знает она, и можно позволить опрокинуть себя на землю, позволить ей упереться коленом в его грудь, фиксируя… «Попался!»— весело, открыто, без капли двусмысленности. «Попался…»— хрипло, со сдавленным смехом, пересохшими губами… Попался. Ой, попался, сильнее не бывает, и не освободишься, не вырвешься. И не захочешь вырываться… Только тонешь в дерзких глазах, ранишься о шальную улыбку… Умереть, кажется, за них не жалко, но умирать-то тебе и нельзя: она очень не любит терять друзей…
Действительно — одно и тоже.
— За это надо выпить. За взаимопонимание.
Киске улыбается, разглядывая собеседника. Насмешливо и слегка приглашающе ко второму раунду:
— Тебя послушаешь, так взаимопонимание — отвратительная вещь.
— А разве нет? — излом улыбки — битым стеклом по уставшим нервам. — Оно отдаёт ключики от тебя в любые достаточно чуткие руки. Такое покладистое, такое равнодушное… не так ли?
Голос крадётся по самому краю слуха, напоминая о пропущенной в прошлом опасности.
— Ты преувеличиваешь.
— Всего лишь делюсь опытом, — Гин смотрит весело и угрожающе, и немного беззаботно из-под чёлки, падающей на ресницы по косой. — Всего лишь делюсь опытом…
— Очень однобоким, не так ли? — маленький крючок в вопрос, который собеседник аккуратно перехватывает:
— Хотите сказать — убогим?
— Или печальным, — улыбнуться и развести руками, изображая ученую рассеянность, не надеясь на то, что в неё поверят. Уж видевший его сто лет назад без маски мальчишка точно не купится. Но они же и не пытаются добиться друг от друга доверия, не так ли? Они же просто срывают друг на дружку злость за упущенные возможности. В прошлом и будущем, ведь вряд ли и Урахара, и Гин уже исправятся. Так и будут скользить по жизни, перебирая маски и отпуская, отпуская самое дорогое.
— Главное, что не трагичными, — сцеживая неопасный для жизни яд в каждое слово, возвращает ответ беглый капитан третьего отряда.
— У тебя всё ещё впереди, — Урахара почти незаметно растягивает слова, настраивая голос на философский лад, но глаза Ичимару становятся абсолютно непоницаемыми, а улыбка расползается по лицу, как клякса, ещё шире. И голос срывается на добродушное шипение:
— И вам удачи, — Гин запрокидывает голову к совсем потемневшему небу, сминая разговор, как неудачный черновик отчёта. — Пожалуй, пора возвращаться.
— Пожалуй… — соглашается Урахара, вставая. — Ещё увидимся.
— Возможно, — предатель, так и не давший толком напиться, наклоняет голову к плечу и неопределённо машет рукой в воздухе. — Если успеем.
Когда ночь просочилась сквозь кроны деревьев и туманом поднялась от земли, под деревом уже никого не было. Только неуловимый кислый привкус фальшиво-искренних откровений и сырой запах чужих добровольных потерь.